Shoe shine

Этим летом китайская девушка Шу Шайн в шелковом платье сорта "мандарин", с кипящими смолой волосами идет, танцуя, по Садовому, по своим страшно веселым и не вполне законным делам. С крыши дозорной башни шмаляет наобум безглазый снайпер, и пуля попадает ей аккуратно между сосков и застревает, обмякнув, в целомудренной ладанке с гашишем. Шу Шайн принимает ее за лишний удар сердца, за поцелуй солнца, за полдень по часам, что показывают время в Антверпене. Уступи мне свои глаза, любовь моя, уступи свои уши и кожу и пальцы, на один день и одну ночь. Я хочу видеть себя, слышать и осязать, хочу разделить твой восторг, так никогда мне и не доступный. Что ты находишь во мне, где та нефть, та яшма и тот шафран, где те ясноликие махаоны, крыльями разгоняющие любую печаль? Шу Шайн с букетом воздушных печений тщится скрыться из виду, затеряться в толпе победоносных гусар, но это же невозможно, покуда все оборачиваются ей вслед, пеня людской поток кильватерной струей. Ее рот, пылающий шекинской кошенилью, шумерский шифр еженощных жестов, - как бы мне увидеть все это твоими глазами, радость моя? Что чувствуешь ты, преступно, единолично и будто бы не по праву творя ей любовь? Почему ты плачешь, торя тропы в моем теле, мальчик-с-пальчик, не прихвативший в дорогу хлебных крошек?.. Шу Шайн хохочет и стайкой разноцветных рыбок хватает его за узкие лодыжки и смешные полосатые трусы. Она ни слова не понимает на его языке; на его языке она может только таять, как розовый леденец, и намокать, как марка "Shiva Power". Я знаю, Шу Шайн так прекрасна, что больно глазам, все встречные жалуются ей на это, но она не слушает жалоб, иначе упадет, стреноженная путами милосердия. Помаши ей рукой, моя радость, потому что владеть ею - все равно что сжимать в объятьях солнечный блик, клок тумана, аромат цветка. Анна Ривелотэ