В мире, где всё подчинено Законам Мироздания – Неизменным и Вечным. Где предшествующая Юга сменяет последующую, и меж ними царят Сумерки Мира, когда вселенная замирает и ждёт пробуждения. И такой порядок необратим. Где Манвантара чередуется с Пралаей, а Махапралая наступает со смертью Творца Брахмы накануне его 101-летия и вновь ждет своего часа с его новым рождением вслед за полным разрушением и очищением мира. В этом мире, одновременно простом и сложном, привычный ход событий был нарушен.
Ткань мироздания была разорвана, и сквозь чудовищные зияющие раны в мир хлынули потоки жидкого пламени другого мира. Чужеродное сознание захлестнуло реальность. Оно не было агрессивным – оно было абсолютно иным. Не было ни добрым, ни злым. У него не было цели, как и не было причин. Оно этого не хотело, если так можно сказать о том, у кого нет понятия желаний. Оно пыталось вернуться в исходное состояние, конвульсивно исторгая энергию чужеродного потока мыслеформ. Душа нашей вселенной была дефлорирована инородным мышлением, вывернута им наизнанку, фрустрирована, разорвана на мелкие частицы и практически уничтожена. Каждый из осколков когда-то единого целого, ещё не воспринявший раскол, воспринял угрозу по-своему и начал бороться со своими отражениями, как с инородными телами. Мир погрузился в Хаос, о котором не слышал ни один старец-пандит, о котором не сказано ни в одной из строчек Упанишад, ни в одной из Вед.
Вода обращалась в пыль, а Небеса становились твердью земной. Мёртвое становилось живым, а живое умирало. Разумное теряло рассудок, и неживое подхватывало его, как ветер листву. Зелёное меняло цвет на оранжевый, а чёрное на белое. И лишь огонь оставался Огнём. Всё было охвачено пламенем, выжигающим всё сущее. В голодной пасти его исчезал камень, леса, иссыхали реки, испарялся воздух и вода. Казалось, что это будет продолжаться до тех пор, пока не останется ничего привычного, ничего правильного, ничего, что было этим миром.
Но в один миг пламя угасло, искажения реальности прекратились, и разрывы затянуло соединительной тканью межмирья. Осколки сознания некогда целого Брахмы прозрели вновь и обрели спокойствие. Плач разнесся над миром. Миг для Творца – тысячелетия для смертных. Мир изменился навсегда. Он был жалок и жестоко потрёпан, как котёнок сворой обезумевших псов. Немыслимое и отвратительное стало его лицом. И лишь память в сердцах кипела тапасом - жаром, что отныне яростью битвы был рождён, а не суровой аскезой.
Ткань мироздания была разорвана, и сквозь чудовищные зияющие раны в мир хлынули потоки жидкого пламени другого мира. Чужеродное сознание захлестнуло реальность. Оно не было агрессивным – оно было абсолютно иным. Не было ни добрым, ни злым. У него не было цели, как и не было причин. Оно этого не хотело, если так можно сказать о том, у кого нет понятия желаний. Оно пыталось вернуться в исходное состояние, конвульсивно исторгая энергию чужеродного потока мыслеформ. Душа нашей вселенной была дефлорирована инородным мышлением, вывернута им наизнанку, фрустрирована, разорвана на мелкие частицы и практически уничтожена. Каждый из осколков когда-то единого целого, ещё не воспринявший раскол, воспринял угрозу по-своему и начал бороться со своими отражениями, как с инородными телами. Мир погрузился в Хаос, о котором не слышал ни один старец-пандит, о котором не сказано ни в одной из строчек Упанишад, ни в одной из Вед.
Вода обращалась в пыль, а Небеса становились твердью земной. Мёртвое становилось живым, а живое умирало. Разумное теряло рассудок, и неживое подхватывало его, как ветер листву. Зелёное меняло цвет на оранжевый, а чёрное на белое. И лишь огонь оставался Огнём. Всё было охвачено пламенем, выжигающим всё сущее. В голодной пасти его исчезал камень, леса, иссыхали реки, испарялся воздух и вода. Казалось, что это будет продолжаться до тех пор, пока не останется ничего привычного, ничего правильного, ничего, что было этим миром.
Но в один миг пламя угасло, искажения реальности прекратились, и разрывы затянуло соединительной тканью межмирья. Осколки сознания некогда целого Брахмы прозрели вновь и обрели спокойствие. Плач разнесся над миром. Миг для Творца – тысячелетия для смертных. Мир изменился навсегда. Он был жалок и жестоко потрёпан, как котёнок сворой обезумевших псов. Немыслимое и отвратительное стало его лицом. И лишь память в сердцах кипела тапасом - жаром, что отныне яростью битвы был рождён, а не суровой аскезой.
